Данарис
“Источником величайших наших жизненных сложностей является то обстоятельство, что чувства чистые, незамутнённые нам, по сути своей, незнакомы. В злейшем из врагов мы всегда найдём, чем восхититься, и к чему придраться – в человеке самом близком. Смешение настроений и чувств именно и старит нас, в конце концов, перепахивая наши лбы морщинами и оставляя, углубляя из года в год вороньи лапки в уголках глаз. Будь мы в состоянии любить и ненавидеть так, же самозабвенно, как Сиды, мы, глядишь бы, и жили бы не меньше, чем они. А до той поры умение любить и горевать без устали так и будет составлять для нас половину их очарования. Любовь у них не знает сносу, и, сколько ни кружи по небу звёзды, они танцуют в сумеречном царстве своём без устали и срока”.
Уильям Батлер Йейтс
Говорят, струны арфы Честного Томаса были тянуты из чистейшего серебра, и крепились к голове кованой из того же металла. Ещё утверждают, что арфу эту, именуемую Аркруит, подарил ему король Шотландии за заслуги в предсказании исхода одной знаменитой битвы. Но всё это - всего лишь миф, не более чем удачный вымысел рыжих кумушек, перемывающих вечерами шерсть и чужие косточки. На самом-то деле эта арфа была подарком королевы фейри - прекрасной полубогини Данарис, отдавшей вместе с волшебным инструментом Томасу своё сердце и дар проводить границу между правдой и ложью. Струны арфы были сплетены заботливыми руками сотен легкокрылых служанок Данарис из лунного света, а остов был вырезан из корня серебряного древа Краннгало, давшего начало ночным светилам мира смертных. Поэтому именно ночью звучала над вересковой пустошью арфа Честного Томаса и именно ночью его музыка обретала особую чарующую силу огоньков жителей холмов.
Эту ночь Томас решил провести в пути. Дорога манила его к западным холмам. И на склоне одного из них он устроил привал. Усевшись поудобнее, он почесал Габара за ушком, достал из заплечного мешка флягу – отхлебнул вина и преломил хлеб. Отряхивая со звоном иней с травы, за крошками сбежались мыши. Весело чирикая, к ним присоединились невзрачные птички. Этой ночью, казалось, никто не спал. Потому что это была особенная ночь. По той же причине я решила встретить Томаса уже на границе наших миров. Я слушала, прислонившись к одинокому изогнувшемуся дереву, новую волшебную мелодию и вспоминала что-то, что и без того никак не могло стереться из моей памяти.
Наверное, по людским меркам минуло около полусотни лет с тех пор, как я увидела его впервые. Тогда мой конь по имени Сайган подвернул переднюю ногу и больше не мог продолжать путь. Я брела по незнакомому миру, готовая расплакаться от досады. А Томас тогда был пастухом - сторожил овец в горах. Он играл им на свирели и читал письмена облаков, чтобы избежать встречи с бурей. Томас сразу предложил мне свою помощь. Помню, как бережно прикладывал пастух подорожник в передней ноге коня. А конь, ни чуть не удивившись и не воспротивившись, лишь вертел розоватыми ушами в разные стороны. Ни слезинки не вытекло из буро-красных глаз Сайгана, потому что Томас не умел делать больно.
В следующую нашу встречу, Томас появился в столичном замке Страны Холмов – Крьостал. Он играл мне на плохонькой арфе. Но пела эта арфа в его руках так, что одна из душ Сидов замирала, а сердце их сжималось где-то у самого основания крыльев. Жители Крьостала, очарованные музыкой Томаса, просили его остаться с нами. И он играл нам целую неделю во время ежедневных танцев, вечером перед ужином и с утра, чтобы облегчить пробуждение. Его душа, рождавшая музыку, словно цветы - нектар, не знала усталости. Но через неделю пастух должен был либо уйти, либо остаться навсегда. Конечно, можно было бы удержать его силой или хитростью, хотя, думаю, тогда его умений уже хватило бы на то, чтобы покинуть моё королевство, ни дрогнув и ресницей.
Тогда, поднеся ему мёд, я сказала: “Сегодня я отблагодарю тебя, и далее ты волен выбирать, что тебе делать дальше”. Он посмотрел на меня своими глубоко-серыми глазами - среди народа холмов не бывает серых глаз, а у него они горели тем удивительным огнём, что освещает жизнь смертных. «Если бы я мог выбирать себе дар, то просил бы лишь этого мёда, принятого из рук твоих». Так он получил в дар одну из моих бессмертных душ. С ней к нему пришла способность понимать чувства людей и видеть не только вперёд, но и впредь. А Сиды поднесли ему серебряную арфу, что позже назвали Аркруит. А дальше…
Томас решил покинуть нас. Так он и стал Честным Томасом. Не известно, ушёл бы он, если бы знал, что его музыка превратила семь дней, проведённые в холмах, в семь лет. Но думаю, его бы это не остановило. Томас не только не умел делать больно, но и желал всею душой творить то, что люди называют добром.
Слава Честного Томаса не знает границ, в том числе и границ между мирами. Предотвращённые битвы, спасенные жизни, мудрые уроки и прекрасная музыка. Там где проходят Томас и Гадар не остается места сомнениям и страху, а души смертных очищаются для новых настоящих чувств. Говорят, некоторые из людей учатся у Томаса нашему слуху и взгляду, и как их использовать, чтобы не навредить ни себе, ни братьям своим. И нет у пастыря ни секунды, чтобы отдохнуть на своём пути.
Но несколько раз в году это всё же случается – грани миров истончаются, словно заношенный плед. И тогда Сиды наполняют своим смехом, танцами и песнями западные и северные холмы той страны, где живёт Честный Томас. Так было и в эту ночь.
- Вечная память, душа сердца моего Данарис, - сказал Томас, приметив меня в тени, и подал руку, помогая спуститься с небольшого пригорка.
- Вечный путь, душа сердца моего Томас, - ответила я. А он улыбнулся мне своими серыми глазами.
Удивительно, но Томас не старел. Может быть, виной тому был мёд, наполненный любовью Сидов, что я поднесла ему перед нашим прощанием в Крьостале полвека назад, а может – часть моей души, что навсегда осталась с ним.
- Вечное слово, душа сердца моего Габар, - сказала я, потрепав загривок козлёнка. – Ты ещё не забыл дорогу в мои владения?
Козлёнок покинул Крьостал вместе с Томасом. Говорят, когда-то Гадар тоже был человеком, но одна из моих фрейлин была разгневана на него и превратила в забавное домашнее животное. Теперь же он сопровождает моего Томаса повсюду и присматривает за ним. А ещё Гадар знает дорогу в Крьостал, и если вдруг Томас захочет вернуться, то козленок будет ему проводником. Хотя, страна холмов тем замечательна и интересна, что никогда не знаешь, что ждёт тебя за поворотом. И каждый новый шаг приносит тебе удовольствие увидеть новый пейзаж, то ли укутанный туманом, то ли, напротив, пронизанный тьмой хоть глаз выколи, то ли новую едва различимую в звездном и лунном свете тропинку.
Магии обоих миров, как всегда, слились в объятьях. Томас играл для меня и моей свиты. Мы танцевали при свете луны и звёзд. Собирали первые снежинки в сверкающие ожерелья. Вливались в его музыку лёгкими касаниями подмороженного вереска. Воздух наполнялся волшебной пыльцой и радостным смехом. Даже Гадар на миг вновь становился человеком, чтобы в следующую секунду снова скакать на задних копытцах и бренчать бубенцом.
Такие ночи – единственные, когда мелодия Честного Томаса обрывается раньше, чем солнечные лучи упадут на древесину Краннгало. Такие ночи – единственные, когда пологи королевской постели в Крьостале не колышутся от дыхания Данарис. И в такие рассветы королева фейри, правительница Сидов и защитница малого народца – прекрасная полубогиня Данарис – задаёт всё тот же вопрос сероглазому смертному.
- Томас, пойдёшь ли ты со мной сегодня?
- Ещё не время, Моя Королева.
- Тогда до белтайна?
- Тогда до белтайна.
- Приглядывай за Габаром. Возможно, он сможет окончательно стать человеком.
- Тогда мне не отыскать дороги к тебе.
- Я всегда смогу найти тебя.
- И будешь ждать.
- Твой вечный путь, душа сердца моего Томас.
- Твоя вечная память, душа сердца моего Данарис.
И мы расстаёмся до первого месяца лета.
Москва, 2005 год